«Компьютер пугает чиновников всё меньше», — Игорь Щеголев, министр связи и массовых коммуникаций

Но получить от государства нужные документы через интернет российскому гражданину все равно невозможно. Трудно переучивать начальников, которые всю жизнь ставили «бумажные» резолюции, сетует министр связи

Последние 11 лет Щеголев входил в число приближенных чиновников Владимира Путина: сначала он курировал его общение с журналистами, а последние шесть лет руководил президентским протоколом. Массовыми коммуникациями он продолжает заниматься и на посту министра — и, в частности, обещает государственную поддержку социально полезным СМИ на время кризиса. В первом своем интервью министр Щеголев рассказывает о том, что государство собирается делать с телевидением, интернетом и «Связьинвестом».

Биография
Родился в 1965 г. в Виннице. В 1988 г. окончил переводческий факультет Московского государственного института иностранных языков им. М. Тореза и факультет германистики Лейпцигского университета

1988 редактор Главной редакции иностранной информации ТАСС
1998 заместитель начальника Управления правительственной информации
2000 возглавил управление пресс-службы президента РФ
2002 назначен руководителем протокола президента РФ
2008 назначен министром связи и массовых коммуникаций

— Когда вы были назначены министром, название министерства дополнилось словосочетанием «массовые коммуникации», и многие решили, что именно эта сфера станет для вас приоритетной. А какие задачи поставили перед вами президент и правительство на самом деле?

— Самая главная задача — чтобы все работало. С моей точки зрения, нет ничего удивительного в том, что эти две отрасли — связь и массовые коммуникации — были объединены. С одной стороны, понятно, что будущее средств массовой информации зависит от того, как станут развиваться технические средства и носители. А с другой — ясно, что при нынешнем уровне развития выживание связи и операторов во многом зависит от того содержания, которое они способны будут предоставить пользователям, слушателям и зрителям. И ясно, что, только устранив трения во взаимодействии этих двух отраслей, мы сможем добиться наиболее впечатляющего и позитивного эффекта.

Кроме того, есть еще информационные технологии, которые незримо присутствуют в названии министерства, поддерживая массовые коммуникации.

Конечно, в каждой отрасли есть ряд специфических задач, то, что надо наладить, настроить. В условиях нынешней непростой экономической обстановки заниматься этим приходится практически в ежедневном режиме.

— Что это за задачи?

— Что касается СМИ, с развитием техники появилось очень много моментов, которые пока не отражены в законодательстве. В первую очередь, как правило, жалуются операторы кабельного телевидения. В законе есть понятие эфирного телевидения, а что такое IP-телевидение, кабельное телевидение, как должны строиться их взаимоотношения с другими участниками рынка, нигде не зафиксировано. Сейчас мы как раз работаем над тем, чтобы закрепить эти понятия и отношения в законодательстве в рамках программы построения цифрового телевидения.

Перспективы рынка связи тоже во многом зависят от разных аспектов его регулирования. Когда мы спрашиваем участников рынка, чего они ждут от министерства в первую очередь, они просят не столько финансовой поддержки (хотя ряд крупнейших компаний включены в список стратегических и системообразующих), сколько создания среды, которая позволяла бы быстро развивать сети — строить, сдавать в эксплуатацию — и способствовала бы преодолению бюрократических барьеров. Как раз недавно состоялось очередное заседание Госкомиссии по радиочастотам, где мы приняли ряд решений в этом направлении. С одной стороны, мы уходим от частных решений к общим — например, на последнем заседании оформили общим решением [возможность использовать] второй диапазон радиорелейных станций. Это значит, что операторам, которые хотят строить сети с использованием такой аппаратуры, не придется по каждому конкретному случаю обращаться за разрешением. Мы стремимся к тому, чтобы таким же образом регулировать большую часть технических средств.

Кроме того, мы договорились с Министерством обороны о том, что начинаем обрабатывать заявки на радиочастотные присвоения по принципу «одного окна». Причем это будет деперсонифицированная процедура, т. е. эксперты, которые смотрят, может ли оборудование использоваться в той или иной среде, не будут знать, кто заявитель. Это снижает административное давление, которое могло оказываться на конкретных заявителей.

— Но ведь тогда эксперты будут вынуждены принимать решения и без учета реального опыта и инвестиционных возможностей заявителей?

— Задача экспертов — сказать, реально ли технически построить сеть в данном месте с использованием данного оборудования. А экономическая подъемность проекта — это вопрос, который заявитель решает для себя сам. Если он не выполняет проект и таким образом нарушает лицензионные условия, к нему применяются соответствующие санкции.

— Предшественнику вашего министерства — Мининформсвязи несколько лет не удавалось согласовать с другими ведомствами программу развития цифрового теле- и радиовещания. Вам это удалось довольно быстро. В чем секрет?

— Это как раз наглядный пример пользы от объединения отраслей, которые сошлись в нашем министерстве. Главное, из-за чего эта программа не могла быстро сдвинуться с места, — у разных ведомств были принципиально различные подходы, которые очень трудно было согласовать на межведомственном уровне. В рамках одного ведомства это оказалось проще. В итоге программа одобрена правительственной комиссией по развитию телерадиовещания и прошла через все ключевые ведомства. Сейчас она на стадии доработки и окончательно должна быть утверждена правительством.

— Одним из самых громких оппонентов бывшего Мининформсвязи по программе цифровизации телевидения выступало руководство ФГУП «Российская телевизионная и радиовещательная сеть» (РТРС). Когда вы стали министром, обновилось и руководство РТРС…

— Я бы не считал, что эти вещи напрямую взаимосвязаны. Разве что в одном: принятие программы потребовало решения новых задач и немного другого стиля руководства — в частности, в РТРС. Предыдущее руководство сделало очень много для формирования предприятия в том виде, в каком оно сейчас существует. Но есть этапы, когда нужна свежая кровь, свежие подходы, свежее видение. В итоге к руководству пришли люди из организаций, которым непосредственно предстоит быть потребителями услуг РТРС. Я имею в виду [нового гендиректора РТРС] Алексея Малинина, у которого богатый технический опыт и опыт работы в ВГТРК, он знает потребности регионов, особенности построения сетей и взаимоотношений с операторами связи, с местными властями.

— А с чем связана замена бывшего руководителя Роскомнадзора Бориса Боярскова на Сергея Ситникова?

— Это было связано с реформой ведомства.

— Изменилось ли в результате реформирования министерства распределение функций между подведомственными органами — Россвязью, Роскомнадзором, Росинформтехнологиями, Роспечатью?

— Практически нет. За исключением того, что реорганизованный Роскомнадзор теперь будет более активно решать задачи, связанные с информационными технологиями, такие как защита персональных данных. В связи с этим ему был передан ряд функций от Росинформтехнологий.

— Сотовые операторы уверяют, что технически готовы запустить услугу мобильного телевидения в стандарте DVB-H, но не могут получить частот. В чем причина задержки и насколько перспективный это рынок, на ваш взгляд?

— Причина задержки проста: работы по оформлению разрешительных документов на выдачу частот для цифрового и аналогового телевидения были временно приостановлены в связи с разработкой частотно-территориального плана. А то случалось так, что мы прорабатывали частоту для будущего первого мультиплекса, а параллельно выдавались разрешения на другие технические средства, которые мешали уже очищенным частотам, и все приходилось начинать заново.

В ближайшее время Роскомнадзору и Минобороны предстоит проанализировать заключения экспертизы и выданные разрешения на цифровое телерадиовещание. После этого анализа и будет принято решение о возможном продолжении работ с цифровыми каналами (в том числе и в отношении мобильного телевидения в стандарте DVB-H), которые не мешают реализации перехода на наземное эфирное цифровое вещание.

— Как переживает кризис отрасль массовых коммуникаций и СМИ? Часто ли участники этого рынка обращаются к вам за поддержкой?

— Мы регулярно разговариваем с компаниями, отслеживаем ситуацию. Практически у всех участников рынка падают рекламные доходы, происходит некоторое перераспределение выручки, и, конечно, компании вынуждены корректировать политику.

В прошлом году достаточно остро стоял вопрос подписной цены на печатные издания, и к числу успехов министерства можно отнести то, что мы добились серьезной субсидии для «Почты России» на доставку периодических изданий. Совсем недавно мы еще раз возвращались к этому вопросу, смотрели, как работают тарифы почты по отдельным направлениям. Кроме того, мы совместно с «Почтой России» работаем над программой модернизации той части доставочной цепочки, от которой зависит периодическая печать. Мы исходим из того, что требуется не только зафиксировать расценки и сделать ценообразование более понятным для издательств и подписчиков, но и обеспечить доставку периодики в заявленные сроки. Это поможет формировать позитивную привычку чтения, которая в свое время способствовала превращению Советского Союза в одну из самых читающих стран в мире.

Мы работаем и с электронными СМИ, хотим создать условия, позволяющие компаниям легче переживать кризис. Понятно, что где-то будут меняться собственники и, если запускать перерегистрацию таких СМИ, эта процедура может занять довольно длительное время. Мы стремимся к тому, чтобы максимально ее ускорить.

Кроме того, мы взаимодействуем с РТРС, чтобы обеспечить бесперебойное функционирование компании. Ведь во многом именно от того, насколько стабильно будет доставляться сигнал, зависит приверженность аудитории телеканалам.

Естественно, падение рекламы отражается и на бюджетах государственных СМИ, прежде всего телевидения. А поскольку им приходится решать ряд нерыночных, социальных задач, мы ищем способы, как их поддержать.

— Какие, например?

— Мы идем по пути предоставления субсидий и грантов, ведь часто такие СМИ ведут целые программы, которые не могут опираться на рекламную поддержку. Не секрет, что именно сейчас востребована телевизионная продукция, которая отвечает долгосрочным приоритетам развития государства и общества. Это программы, касающиеся здорового образа жизни, семейных ценностей, демографической политики, спорта — всех тех моделей поведения, которые в конечном итоге приведут к укреплению национального кадрового потенциала. Мы готовы помогать таким проектам, при этом считаем наиболее оптимальной модель софинансирования. То есть если к нам приходят авторы проекта с уже известной суммой финансирования и договоренностями с телеканалами или радиостанциями о включении в сетку показа, то мы считаем возможным оказать такому проекту поддержку.

— Есть уже примеры таких проектов, профинансированных с помощью государства?

— Телевизионные проекты довольно долгосрочные. То, что сейчас мы видим на экране, было запущено в производство несколько месяцев назад. Мы надеемся успеть к новому циклу производства. В проекте бюджета, который сейчас принимается, это как раз отражено. Несмотря на все разговоры о сокращении расходов, в реальном выражении произошло их перераспределение — это касается и отрасли связи, и СМИ. Мы даже увеличиваем расходы по отдельным направлениям.

— Сколько всего денег выделено в бюджете на поддержку социально значимых проектов в 2009 г.?

— На поддержку производства и распространения социально значимых программ в сфере электронных средств массовой информации предусматривается более 1,5 млрд руб. Это деньги, предназначенные для субсидий и грантов.

— Поддержка будет касаться только государственных СМИ? И только телевизионных проектов?

— Нет, почему же! На те социально значимые проекты, о которых я сказал, могут претендовать и другие участники. Не будет никаких ограничений. Электронные СМИ — это не только телевизионные проекты, но и радиопрограммы и интернет-проекты.

— Эффективность связанных с ИТ госпрограмм, таких как «Электронная Россия» или развитие технопарков, кажется невысокой. Портал государственных услуг для населения так и не заработал, электронную цифровую подпись используют в крайне ограниченных масштабах. Почему?

— Проблема в том, что все мы слишком любим информационные технологии — до такой степени, что хотим, чтобы их было как можно больше. (Улыбается.) Поэтому каждое ведомство стремилось само создавать для себя информационную систему, а зачастую и сеть. В итоге этих систем и сетей у нас оказалось настолько много, что увязать их в единую систему все труднее.

С другой стороны, движение по пути информатизации, которое было все эти годы, позволило, скажем так, хорошо удобрить почву для создания «электронного правительства». Навыки работы с информационными технологиями уже достаточно распространены. Большое количество людей в госсекторе научилось работать с компьютером — может быть, не в той степени, в какой это было бы полезно и востребовано, но слово «компьютер» пугает чиновников все меньше. Сейчас мы работаем над тем, чтобы ввести компьютерную грамотность, владение навыками работы с информационными технологиями в обязательные условия приема на госслужбу. Чтобы к тому времени, когда мы завершим формирование «электронного правительства», все люди, работающие в госвласти, могли выполнять свои функции с использованием ИТ.

Задача не просто в том, чтобы всех оснастить компьютерами и все ведомства увязать между собой в единую сеть; задача — пользоваться этим и соблюдать электронные регламенты. Главный барьер на пути «электронного правительства» скорее психологический и образовательный, чем технический. Самая большая работа — заставить начальников, которые всю жизнь ставили «бумажные» резолюции, научиться работать с электронными документами.

И еще, наверное, беда в том, что многие оценивают электронные технологии как некие компьютерные программы, которые пишутся яйцеголовыми для яйцеголовых. Мы долго думали, что же сделать, чтобы люди перестали бояться [использовать эти технологии], и решили, что нам может помочь опыт распространения так называемых лучших практик — тех технологий, которые уже адаптированы для конкретного пользователя. Чтобы абсолютно все могли понять, как это работает. Мы будем собирать имеющиеся наработки, ведь в регионах уже очень многое сделано. Можно брать лучшие примеры и тиражировать их.

С этой целью мы создаем совет главных конструкторов федеральных органов власти и совет региональной информатизации. В рамках второго как раз сможем оценивать лучшие практики, которые есть в регионах; более того, мы хотим ввести «уровень распространения информационных технологий» в набор критериев, по которым будет оцениваться эффективность региональных органов власти. А совет главных конструкторов нужен, чтобы на межведомственном уровне обсуждать, какие программы внедрять, изучая опыт работы отдельных ведомственных систем. Сейчас во многих госорганах есть по нескольку человек, которые отвечают за информационные технологии, причем часто независимо друг от друга. И каждый строит свою систему. В итоге даже в рамках одного ведомства через какое-то время — с тем чтобы не потерять архивы — приходится эти системы объединять. Такая работа, конечно, развивает клетки мозга, но эффективность на выходе оказывается невысокой. Когда мы уговорим наших коллег из других ведомств, чтобы каждое из них определило одного человека, ответственного за ИТ, и сведем всех этих людей за одним столом, сразу получим синергетический эффект.

— Так когда же жители России смогут заказать через интернет, например, загранпаспорт или оформить права на недвижимость?

— Мы хотим к концу 2010 г. завершить создание предпосылок для этого. То есть, с одной стороны, получить работающий портал, на котором эти услуги могли бы оказываться централизованно, с тем чтобы гражданам не нужно было искать по всему интернету…

— Такой сайт ведь уже есть, только услуг пока не оказывает…

— Есть прототип, но это лишь «транспорт» для некого контента, которого еще слишком мало. Чтобы запустить полноценный портал, надо сформировать список услуг, определить их приоритетность и доработать регламенты, по которым должна оказываться каждая из них. Ведь у нас все ведомства работают по регламентам, и в регламентах большинства из них электронная услуга просто не прописана, не приравнена в правах к услуге бумажной. К концу 2010 г. мы рассчитываем серьезно продвинуться по этому пути.

При том что система оформления паспортов нового поколения (с микрочипами, содержащими электронные данные о владельце. — «Ведомости») уже сейчас предусматривает упрощение процедур. В прошлом году она позволила выдать 1 млн паспортов нового поколения. В этом планировалось 3,5 млн, но мы исходим из того, что органы миграционной службы смогут выдать порядка 5 млн паспортов нового поколения.

— Даже с учетом запланированного сокращения государственных расходов на систему оформления «электронных» паспортов?

— Сокращение не затронет работоспособность уже созданной системы. Оно коснется секторов развития, введения новых параметров, которые, кстати, еще не утверждены широко в мире и необходимость внедрения которых поэтому пока еще не для всех очевидна.

— В последнее время «Связьинвест» снова любимая тема журналистов.

— Моя теперь тоже… (Улыбается.)

— Тогда почему вы не вошли в новый совет директоров «Связьинвеста»? Ваш предшественник Леонид Рейман девять лет был бессменным членом и даже председателем совета.

— Если вы обратили внимание, директива [правительства, утверждающая список кандидатов от государства] подписывается не министром. Это решение вполне объяснимо и в русле объявленного правительством движения к тому, чтобы как можно меньше чиновников входило в советы директоров госкомпаний.

— Но ведь за «Связьинвест» отвечаете именно вы?

— Мое присутствие или отсутствие в совете директоров — это скорее вопрос личного отношения. Я не чувствую недостатка в информации о деятельности «Связьинвеста», который препятствовал бы принятию каких-либо решений. В совет, который сформирован, вошли опытные специалисты как в области коммуникаций, так и в сфере функционирования фондовых рынков, реструктуризации компаний. Я считаю, что подобралась неплохая команда, которая в состоянии содействовать менеджменту «Связьинвеста» в укреплении рыночных позиций компании, что привело бы к существенному увеличению ее капитализации.

— При «Связьинвесте» и при Минкомсвязи созданы рабочие группы, которые разрабатывают сейчас новую стратегию и варианты реорганизации холдинга. Каковы ваши личные представления о наиболее оптимальной организационной структуре «Связьинвеста»? И можете ли назвать задачи, которые точно должны быть отражены в новой стратегии?

— В том, что касается организационной структуры, не хотел бы забегать вперед. Но в том состоянии, в котором компания находится, она теряет рынок. При том что перед ней стоят серьезные государственные задачи, которые не решаются полностью частными крупными игроками. Это означает, что «Связьинвест» должен быть настолько эффективным, чтобы мог без дополнительной помощи государства выполнять те социальные задачи, которые перед ним стоят. Компания должна иметь четкую стратегию, понимание целей, которых она должна добиться, и средств, с помощью которых это можно сделать. Над этим сейчас работают и комитет по стратегическому развитию [при совете директоров «Связьинвеста»], и группа, созданная при министерстве, с привлечением в том числе разного рода консультантов, имеющих опыт работы в телекоме в мире.

— Что это за консультанты?

— Это российские и иностранные банковские и консалтинговые группы.

— Из каких предпосылок вы исходите, разрабатывая стратегию для «Связьинвеста»?

— Есть ряд позиций, которые типичны для европейской модели работы телекоммуникационной компании. Например, во всех наиболее успешных и крупных компаниях очень велика роль государства [как акционера], поэтому мы считаем, что на данном этапе говорить об ослаблении роли государства не приходится. Мы не фиксируем для себя, какова должна быть его доля [в «Связьинвесте»] на конечном этапе, но считаем, что в нынешних условиях роль государства должна быть достаточно серьезной.

Мы сравнили роль государства в нескольких стратегических отраслях России — нефть и газ, банки, авиация, коммуникации. В телекоммуникациях удельный вес государственных игроков существенно ниже.

Параллельно мы оценили эффективность инвестиций в частных телекоммуникационных компаниях и в «Связьинвесте». Объем инвестиций у компаний «Связьинвеста» в последние годы был сопоставимым с инвестициями двух крупнейших частных групп — МТС с «Комстар-ОТС» и «Вымпелкома» с Golden Telecom (GT), но уровень возврата на вложенный капитал оказался в три-четыре раза ниже.

Крупные западные компании — Deutsche Telekom, France Telecom, TeliaSonera, Telenor — получают значительную часть выручки за рубежом. Это обеспечивает прибыльность их [бизнеса]. Компании «Связьинвеста» на зарубежных рынках практически не присутствуют.

Еще один показатель — за счет каких услуг развиваются операторы. Наиболее быстрорастущий и прибыльный сектор — это мобильная связь. Но многие компании «Связьинвеста», наоборот, выходили из этого бизнеса или развивали его медленно. Если компания государственная, это вовсе не значит, что она должна отказываться от наиболее прибыльных сегментов рынка. Не обязательно это должна быть мобильная связь — это может быть, например, широкополосный доступ в интернет. Но так или иначе надо определить ряд наиболее перспективных и прибыльных направлений, позволяющих решать остальные задачи, которые ставит перед «Связьинвестом» государство.

— Ваше недовольство прежним гендиректором «Связьинвеста» Александром Киселевым объяснялось низкой эффективностью инвестиций и слабым присутствием холдинга на прибыльных сегментах рынка?

— У «Связьинвеста» не было ясной стратегии, и это привело к тому, что отдельные МРК (межрегиональные компании связи, подконтрольные «Связьинвесту». — «Ведомости») фактически между собой не координировались, в том числе по введению новых услуг. Доходило до того, что представители некоторых компаний, где сохранилась мобильная связь, приходили и спрашивали, нельзя ли поспособствовать тому, чтобы они получили номера в Москве. При том что у других компаний в Москве такие номера были. Мне эта ситуация показалась абсурдной в рамках единой компании.

— А кто просил?

— Одна из МРК, у которой неплохо развит мобильный бизнес. Это не принципиально, кто просил; проблема в том, что люди даже не удивлялись такой постановке вопроса.

При этом просто поразительно, сколько брендов [для услуг мобильной связи] формировалось в рамках одной компании [«Связьинвеста»], какие ресурсы тратились на это. Пользователи просто терялись: у них не возникало ощущения, что они имеют дело с компаниями одной группы.

— В феврале акционеры «Связьинвеста» назначили гендиректором Евгения Юрченко. Почему вы предложили именно его кандидатуру? Ведь несмотря на его работу в «Связьинвесте» (с ноября 2002 г. по март 2005 г.), Юрченко больше известен как банкир?

— На нынешнем этапе перед компанией как раз стоят задачи, связанные с необходимостью обеспечить финансовую стабильность. «Связьинвест» сделал большие капвложения, которые были не слишком эффективными, и в итоге долговая нагрузка на компании достигает серьезных размеров (в 2009 г. компаниям предстоит погасить около 60 млрд руб. — «Ведомости»).

Поэтому вполне объяснимо, что компанию возглавил человек, имеющий достаточно большой опыт работы по этому направлению.

— Если Киселев был не слишком эффективным гендиректором «Связьинвеста», то почему он был назначен гендиректором ФГУП «Почта России»? Ведь на почте финансовая ситуация еще хуже, чем в «Связьинвесте».

— Даже на федеральных унитарных предприятиях директора не назначаются, а выбираются в ходе конкурса. Киселев был единственным претендентом, но надо признать, что у него достаточно большой опыт работы с проблемами почты (в 2000-2006 гг. Киселев курировал почту, работая заместителем, а затем помощником министра связи. — «Ведомости»). Поэтому логично, что конкурсная комиссия сочла предложенный им план работы и его видение перспектив предприятия приемлемыми для того, чтобы назначить его руководителем.

— Прежний гендиректор «Почты России» Андрей Казьмин ушел по собственной инициативе?

— Да.

— Вы упомянули о задаче повышения капитализации «Связьинвеста». Значит, идея его приватизации не похоронена навсегда?

— Я никогда не говорил о том, что должна быть проведена национализация «Связьинвеста». Компания является рыночной, это акционерное общество, и государство, как всякий собственник, заинтересовано в том, чтобы его активы имели максимальную цену. Если возникнет ситуация, что ради привлечения в компанию дополнительных активов придется отказаться от какого-то пакета акций, при этом сохранив управляемость, государство, конечно же, не лишает себя такого права.

— Тем не менее пока речь идет де-факто о национализации — возврате государству 25% плюс 1 акция «Связьинвеста», сейчас принадлежащих «Комстар-ОТС».

— Я бы не назвал это национализацией. Даже консолидировав 100% «Связьинвеста», мы еще не получаем 100%-ного госконтроля над холдингом в целом. Потому что в большинстве компаний «Связьинвеста» государство владеет примерно 51% акций.

— А как вы относитесь к возможности увеличения госпакета в «Ростелекоме»? Сейчас как раз обсуждается возможность выкупа у «КИТ финанс» около 40% акций этого оператора — например, ВЭБом.

— Мне кажется, что в зависимости от стратегии «Связьинвеста», которая будет предложена и принята, на каком-то этапе нам может быть полезна концентрация определенного пакета акций [«Ростелекома»] в руках государства, чтобы быстрее и эффективнее провести реформу компаний.

— На базе «Ростелекома» как объединяющего начала?

— Обсуждаются разные варианты. Как раз ответ на этот вопрос и должна дать созданная рабочая группа.

— Вы несколько раз высказывались за демонополизацию управления интернетом, ныне сконцентрированного в американской корпорации ICANN. Предлагаете ли вы в этой связи конкретные меры? И не идет ли подспудно речь о попытках российского правительства регулировать интернет?

— То есть если таким серьезным и важным каналом информации, как интернет, управляет одна американская компания — это не повод для беспокойства, а если интернет управляется демократически, с учетом мнения всех значительных игроков — есть какая-то угроза? Я как раз видел бы ситуацию обратным образом. Каждая страна нарабатывает свой опыт работы с сетью, и обмен таким опытом, согласование позиций способствовали бы развитию, а не стагнации. Интернет стал глобальным проектом, и для его развития требуется учет мнения глобальных игроков.

— Как вы будете этого добиваться?

— Пока консенсуса о том, как это может быть сделано, нет. Но мы находимся в очень позитивном диалоге с ICANN, они понимают, что в мире озабочены сложившейся ситуацией, и тоже думают над тем, как ее разрешить. Одним из шагов, который показал бы, что интернет — не закрытая, а открытая система, является введение доменных имен второго уровня на национальных языках.

— Вы имеете в виду доменную зону «.рф»?

— Да, мы предлагаем «.рф». Есть группа энтузиастов, которая ратует за «.ру», но поскольку в латинице это совпадает с доменом, который введен в Парагвае, то у такой точки зрения есть серьезные оппоненты. А буква «ф», присутствующая в варианте, который мы поддерживаем, — кириллическая, такой домен путать с другими не будут.

Создание кириллических доменных имен — шаг во многом психологический, но он откроет доступ к интернету для многих людей, которые не так хорошо знакомы с латиницей. То есть приведет к дальнейшей демократизации пользования интернетом.

— Как будут распределяться доменные имена внутри зоны «.рф»?

— Как и в зоне .ru — их будут распределять саморегулируемые компании-регистраторы. Хотя не исключаю, что на первом этапе, после того как домен «.рф» только появится, мы отдадим приоритет государственным структурам, чтобы они имели возможность зарегистрировать свои сайты. И попытаемся отрегулировать процесс так, чтобы крупные участники рынка, заинтересованные в регистрации сайтов, не столкнулись с киберсквоттерами. Мы хотим получить упорядоченный сегмент сети, навигация в котором была бы понятна и где могли бы занять места все основные участники рынка. Мы бы хотели, чтобы те российские компании, которые имеют лидирующие позиции (в том числе технические) в интернете, например поисковики, оставались российскими.

— С точки зрения собственности?

— И собственности, и интеллектуального потенциала. Мы заинтересованы в том, чтобы команды, которые сформировались и сделали инновационные продукты для российского интернета, оставались в России, имели возможность продолжать работать здесь.

— Правда ли, что разрабатывается концепция регулирования контента в российском сегменте интернета?

— Мы перед собой такую задачу не ставим. Есть ряд аспектов, касающихся содержания в сети, которые беспокоят всех, — это преступность, экстремизм, детская порнография. Кстати, на международном уровне сейчас ведется много дискуссий, которые, возможно, позволят договориться о мерах, не допускающих распространения в интернете противоправной продукции.

— Вы по-прежнему против того, чтобы интернет-провайдеры отвечали за содержание сайтов, посещаемых их пользователями?

— Цензура в сети технологически неосуществима. Невозможно превентивное отслеживание содержания материалов и выдача разрешений на их размещение. Поэтому естественно, что, если провайдеры технически не в состоянии это сделать, бесполезно говорить об их ответственности. Но я высказывался еще и за то, чтобы в случае обнаружения [в интернете] противоправной информации, которую соответствующим образом квалифицирует суд и предписание о прекращении доступа к которой он выдает, провайдер следовал таким предписаниям.

— Считаете ли вы оправданным начавшееся повышение цен на некоторые услуги мобильной связи?

— Роуминг, конечно, подорожал, поскольку операторы рассчитываются со своими иностранными партнерами, цены договоров с которыми установлены в валюте. Но операторы, стремясь оптимизировать тарифы, увеличили их по бизнес-направлениям, покрывая за счет этого издержки по туристическим направлениям, таким как Турция, Египет, Таиланд. Очевидно, что операторы существенно не повышают тарифы, опасаясь оттока абонентов. Ведь увеличение может быть неэффективной мерой, в результате реализации которой абоненты станут меньше говорить или перейдут к операторам, предлагающим более низкие цены.

— В декабре прошлого года вы заметили, что было бы целесообразно ограничить влияние иностранных акционеров-стратегов на решения, касающиеся развития их российских телекоммуникационных «дочек». Вы имели в виду конфликт «Альфы» и норвежской Telenor в связи с «Вымпелкомом»?

— Нет. Но я считаю, что развитие рынка тормозится, если в рамках одной компании находятся два конкурента, которые своими пакетами акций, участием в качестве стратегического партнера могут влиять на выбор компании. Понятно, что всегда возникает соблазн использовать свое влияние, с тем чтобы направить развитие компании по руслу, которое в наименьшей степени будет влиять на развитие твоего основного бизнеса.

— Но это как раз пример «Вымпелкома» — ведь Telenor не соглашалась выпускать этого оператора на Украину, где он начал бы конкурировать с подконтрольным норвежцам «Киевстаром».

— Я не хотел бы комментировать конкретный случай: обе компании («Альфа» и Telenor. — «Ведомости») находятся в рамках правового поля, существующего в нашей стране. Если бы мы законодательно сказали: да, можно участвовать, но на правах нестратегического партнера, то это во многом предотвращало бы возникновение подобного рода конфликтов.

— Как это можно сделать юридически?

— Сейчас мы с юристами обсуждаем этот вопрос, анализируем опыт других стран. В законодательстве могут быть оговорки, зная о которых компания, приобретающая пакет некого размера, понимала бы, что она может получать с него дивиденды, но у нее не будет возможности влиять на выбор стратегического курса.

— Если такие оговорки будут внесены в российские законы, могут ли они иметь обратную силу, распространяться на тех иностранцев, которые уже сделали инвестиции в России? Вроде Telenor и TeliaSonera?

— Принцип нашего законодательства — не пересматривать условия уже заключенных договоров. Когда мы выберем ту или иную модель или несколько моделей, то вместе с участниками рынка обсудим их отношение. Мы никого ни к чему подталкивать не будем. У нас по-прежнему есть заинтересованность в том, чтобы на рынок приходили инвесторы.

— Кстати, об инвесторах. Аналитики многих инвесткомпаний сильно встревожены недавним решением омского суда, вынесенным по иску офшора Farimex, по которому Telenor обязана выплатить «Вымпелкому» $1,7 млрд. И еще больше — арестом акций «Вымпелкома», принадлежащих Telenor. Тревожит ли эта ситуация вас как министра?

— Моя озабоченность обозначена как раз ответом на прошлый вопрос. Мне бы не хотелось, чтобы появление такого рода конфликтов препятствовало развитию телекоммуникационного бизнеса в России. Мой главный интерес — сделать так, чтобы такие конфликты в России не возникали.

— Будучи специалистом по СМИ, вы были относительно новым человеком в телекоммуникациях и информтехнологиях. Быстро ли вам удалось освоиться? Что оказалось самым сложным?

— Про самое сложное трудно говорить — процесс был, я бы сказал, интересным. На мое счастье, в этих отраслях очень много квалифицированных и грамотных людей, которые представляют их себе не только с инженерной точки зрения, но и с точки зрения экономики. Это позволило мне быстро войти в круг проблем.

(с) Игорь Цуканов, "Ведомости", 25.03.2009, №52 (2322)