Виктор, расскажите о той ситуации, которая сложилась на сегодняшний день в области законодательства на российском рынке высоких технологий.

- В России для ИТ-индустрии сложилась довольно любопытная ситуация: с одной стороны, рынок давно развивается, его можно назвать устоявшимся, существует высокая степень конкуренции. Действительно много компаний, пока еще много энтузиастов, квалифицированных кадров – как менеджеров, так и инженеров и программистов. Одним словом, довольно органичная система, которой присуща стабильность в развитии и консолидация участников рынка. С другой стороны, и государственная политика, и, тем более, законодательство от потребностей самого государства и индустрии в области регулирования этих отношений серьезным образом отстают. Помимо отставания, у нас еще имеет место период трансформации регулирования отрасли: старое законодательство принималось в начале 90-х гг. (в частности, в 1995 году – ФЗ «Об информации, информатизации и защите информации» и ФЗ «О связи»), а сейчас формируется новое – в частности, в июле принят, а с августа начал действовать взамен старого новый закон «Об информации, информационных технологиях и защите информации» (как видите, название изменилось). В таком изменяющемся пространстве регулирования мы сегодня существуем, однако это еще не все: мы оказываемся в довольно напряженном внешнем пространстве, когда отечественная ИТ-индустрия имеет намерение и с трудом пытается быть включенной в общую систему мировой ИТ-индустрии.

При этом у нас отсутствует государственная политика и системное видение в отношении того, как это все поддерживать и развивать. Мне лично до сих пор непонятно, что действительно нам нужно делать в РФ: пытаться поднимать микросхемотехнику в Зеленограде или в особых экономических зонах, что декларируется, или понять, что в этой сфере мы отстали, и заниматься только высокоинтеллектуальными продуктами и добавочную стоимость генерировать за счет знаний и управления ими. К сожалению, по тем действующим нормативно-правовым актам, их проектам и иным политическим документам, которые являются публичными, не совсем ясно, что же у нас будет происходить. Как известно, ИТ-индустрия состоит из трех секторов: программное обеспечение, услуги и оборудование. Я опасаюсь, что с оборудованием для массовых продаж мы отстали слишком сильно, с программированием и услугами что-то может получиться, и мне кажется, что именно это нам нужно в текущей ситуации развивать и поддерживать.

Таким образом, несмотря на то, что у нас есть ресурсы и возможности, наше отставание в ИТ только усугубляется отсутствием государственных приоритетов, выраженных в экономически и социально обоснованных четких нормах закона.

Какими правовыми актами регулируется деятельность ИТ-компаний в России?

- Во-первых, есть масса основных законов и подзаконных актов общего действия, регулирующих предпринимательскую деятельность в принципе, начиная от Гражданского и Трудового кодексов. Во-вторых, надо обратить внимание на специальную отрасль законодательства, которая формально не является специальной по отношению к ИТ, но, поскольку основной продукт ИТ представляет собой результаты интеллектуальной деятельности, являет собой как бы основной стержень этой отрасли: это законодательство об интеллектуальной собственности. К услугам это относится в меньшей степени, но и там тоже есть интеллектуальная составляющая, по крайней мере, методологическая и информационная. Документация и технологический процесс – также результаты интеллектуальной деятельности. Соответственно, эта отрасль определяет то, насколько эффективно бизнес защищен и насколько удачно из этих результатов интеллектуальной деятельности можно извлекать прибыль. Поэтому для ИТ-компаний знание этого законодательства является само собой разумеющимся, так как оно имеет очень значительное международно-правовое содержание, относящееся к заказам и сбыту продукции за пределами России. Кстати, в этой сфере грядут очень серьезные неоднозначные изменения, связанные с рассмотрением ГД ФС РФ проекта Части 4 ГК РФ об интеллектуальной собственности, но это отдельная объемная проблема.

Третья составляющая – то самое обретающееся в сложном процессе становления и трансформации законодательство, условно говоря, об информационных отношениях и информационных технологиях (до недавнего времени еще использовали термин законодательство в сфере информатизации). Кстати, помимо переименования закона переименовали профильное Министерство – теперь оно называется «Министерство информационных технологий и связи». По сути, сейчас возникает система норм в отношении отдельной индустрии – ИТ. Честно говоря, это не стандартный подход в мировой практике, если сравнивать происходящие у нас процессы с иностранным опытом: там есть специальные нормы, относящиеся к ИТ, но я бы поостерегся говорить о том, что там есть отдельная отрасль ИТ-законодательства. Но тут сказывается российская специфика – у нас в силу менталитета, в силу истории развития правовой системы постоянно возникают дополнительные отрасли регулирования. Сейчас произошел некий поворот в государственном отношении к отрасли, но насколько он хорош в плане предлагаемых и, нередко, довольно несбалансированных законодательных решений, будет ли он оформлен и закончен взвешенной системой решений, пока сказать очень сложно.

Расскажите об изменениях, которые были внесены в закон «Об информации».

- В новой редакции закона много концептуальных изменений как теоретико-правового, так и технического характера. Отмечу три момента: отрицательный, нейтральный и положительный.

Раньше в России для всех информационных отношений в сфере информатизации (мы не берем СМИ, информационные отношения вообще, а говорим только об ИТ), основными категориями для информационных технологий являлись информационные ресурсы и информационные системы. Взаимодействие лиц с государством и друг с другом строилось на понятии информационных ресурсов, которое теперь было полностью выведено из системы дефиниций. Теперь в нашем правовом поле и, например, в сфере государственного управления нет информационных ресурсов (это плохо). Остались такие понятия, как «информация», «информационные системы», и акцентировано внимание на «информационных технологиях» (это, на мой взгляд, нейтральное изменение). Я не уверен, что было правильно ликвидировать рассматриваемый термин: на практике информационными ресурсами пользуются посредством информационных системы и технологий. Однако законом навязывается своеобразный понятийный скачок: за неимением ресурсов в правовом поле то, что раньше было ресурсом, скорее всего, должно будет стать системой.

А это вызовет значительные проблемы в применении норм: например, сайт в Интернете – это информационный ресурс, а система в данном случае – это хостинговая система, сервер, и приоритетным здесь является не «железо», а контент. Одним словом, этот недостаток придется довольно сложным образом компенсировать гражданско-правовыми соглашениями участников отношений. При этом с момента вступления в силу старой редакции закона «Об информации» прошло больше десяти лет и за это время создано огромное количество активов, которые с позиции того закона назывались информационными ресурсами. На них потрачены огромные (в т.ч., бюджетные) средства и каким образом можно изменить их статус – это вопрос, ответ на который мне не ясен.

Как я говорил, есть и положительные изменения, связанные с новой редакцией закона: из старого закона вынесены в отдельный документ – принятый одновременно в июле ФЗ «О персональных данных» – соответствующие нормы о персональных данных, важной сфере частной жизни человека. Раньше статус информации, которая, по старому определению, относилась к частной жизни лица и могла служить для его идентификации, регулировался всего несколькими статьями закона, и в регулировании отношений существовало огромное количество пробелов. Однако в прошлом декабре мы ратифицировали Конвенцию Совета Европы о защите физических лиц при автоматизированной обработке персональных данных и теперь приняли свой отдельный закон. В итоге, наконец оформился специальный институт защиты прав граждан.

Резюмируя, новые законы акцентировали внимание на «информационных технологиях», в них исчезли «информационные ресурсы» и появились персональные данные.

Какие еще особенности Вы отметили бы в российском законодательстве в области ИТ и телекоммуникаций? Появились новые законы в отрасли, что они дают?

- В Российской Федерации в регулировании ИТ, телекоммуникаций, в сфере информационной безопасности тесно соседствуют технические стандарты и нормы и нормы правовые.

К последней сфере – ИБ очень высок интерес государства. Кстати, в этом отношении наша государственная политика вполне определенна, можно даже сказать, что это политика довольно жесткая и нелиберальная. Неслучайно эта жесткость породила обоснованные претензии иностранных инвесторов, российских компаний, что частично нашло понимание у государства, когда было указано на очень серьезные административные барьеры, имеющиеся в отрасли: система лицензирования и сертификации, лицензий на импорт, иных разрешений очень объемна и тяжела для понимания непосвященного.

В целом, я считаю, что, несмотря на обилие норм и идей, у нас четкого понимания в отношении того, как государство должно взаимодействовать с бизнесом, что принимать и регулировать, а что вообще не регулировать, пока нет.

Типичный пример в отношении несбалансированности государственной политики: история с ОЭЗ и налоговыми льготами для ИТ как инструментах поддержки индустрии. Сначала объявили, что закон Об ОЭЗ пишется, в том числе, для ИТ-отрасли. Однако оказалось, что никто пока в чистое поле, где ничего не построено, из ИТ-компаний не торопится. Ошибка заключалась в идее создавать зоны «с нуля» (принцип гринфилд).

Сейчас выяснилось, что единицы компаний жаждут поменять свое местоположение, потому что специфика создания интеллектуального продукта определяет среду существования этого бизнеса. Здесь не нужны причалы, транспортные терминалы, складские площади, магистрали с грузовиками, отсутствие вокруг местных жителей, здесь нужна комфортная инфраструктура, обслуживание, кафе и пр., а не пустынный ландшафт, где катастрофическая ситуация с транспортом, на котором персоналу надо добираться до работы.

Эта ситуация напоминает ту, в которую попал университет, когда перенесли технические и естественно-научные факультеты в Петергоф, безусловно, создав особую среду, но серьезным образом уменьшив приток студентов за счет транспортной недоступности. Да, в особых экономических зонах уменьшается ЕСН на 14 %, там отсутствуют НДС и таможенные платежи для компаний, работающих на экспорт. Эти площади находятся вне таможенной территории РФ: т.е. если поступают иностранные заказы, можно упрощенно все ввезти, переделать, отправить обратно. Это серьезные преимущества, но вопрос – нужно ли это ИТ-индустрии, у которой и продукт-то эфемерный – в первую очередь, это права на объекты ИС.

Позже было принято решение поддержать отрасль иначе – специальным налогом для ИТ-компаний, оформив это новой главой Налогового Кодекса РФ. Налоговая поддержка или, наоборот, введение каких-либо повышенных ставок и особых режимов на ту или иную отрасль – это эффективный инструмент государственной политики. Если государство хочет кого-то поддержать, то может изменить систему налогов или порядок их уплаты, что и произошло дважды в 2005 и 2006 гг. в одно и то же время – в начале июля.

В принципе, июль можно считать счастливым для индустрии – в 2005 были одобрены поправки в Налоговый Кодекс РФ, которые разрешили серьезную проблему для компаний, разрабатывающих программное обеспечение по иностранным заказам, по применению НДС: с 1 января 2006 года в связи с тем, что местом реализации при «оказании услуг (выполнении работ) по разработке программ для ЭВМ и баз данных (программных средств и информационных продуктов вычислительной техники), их адаптации и модификации» в случае иностранных заказчиков (находящихся вне пределов нашей страны) перестала считаться Российская Федерация, аутсорсинговый бизнес перестал быть объектом налогообложения для российского НДС.

Затем в налоговом законотворчестве практически на год наступило затишье до момента, когда 5 июля этого года был принят Федеральный закон № 144-ФЗ «О внесении изменений в часть вторую Налогового кодекса Российской Федерации в части создания благоприятных условий налогообложения для налогоплательщиков, осуществляющих деятельность в области информационных технологий, а также внесения других изменений, направленных на повышение эффективности налоговой системы». Принятию этого акта предшествовала занимательная интрига.

Законопроект был внесен Законодательным Собранием Краснодарского края в мае 2005 года, принят в первом чтении в ноябре 2005 года и своим основным содержанием имел вопросы налогообложения при использовании животного мира. Однако в конце июня этого года проект подвергся кардинальным изменениям и переименованию и предоставил ИТ-компаниям серьезные льготы по уплате ЕСН, одного из наиболее обременительных налогов для индустрии.

Теперь по этому закону, вступающему в силу с 1 января 2007 года, при выполнении определенных условий льготы по ЕСН могут получить «российские организации, осуществляющие разработку и реализацию программ для ЭВМ, баз данных на материальном носителе или в электронном виде по каналам связи независимо от вида договора и (или) оказывающие услуги (выполняющие работы) по разработке, адаптации и модификации программ для ЭВМ, баз данных (программных средств и информационных продуктов вычислительной техники), установке, тестированию и сопровождению программ для ЭВМ, баз данных» (ст. 1 закона).

Ситуация этого июля была также интересна и тем, что закон по льготам для ИТ по ЕСН неожиданно для большинства наблюдателей опередил Проект № 282588-4 федерального закона «О внесении изменений в статью 18 части первой, часть вторую Налогового кодекса Российской Федерации и в отдельные законодательные акты Российской Федерации».

Последний с осени прошлого года широко обсуждался и анализировался бизнесом, был принят в первом чтении 12 мая 2006 и его дальнейшее рассмотрение ожидалось в июне, однако оно несколько раз переносилось. Концепция этого закона иная: предлагается ввести специальную систему налогообложения для организаций в области ИТ, в рамках которой по выбору налогоплательщика вместо налога на прибыль организаций, налога на имущество организаций и ЕСН предлагалось уплачивать единый налог для организаций области информационных технологий.

При принятии 144-ФЗ из проекта № 282588-4 было почти дословно заимствовано очень много норм о статусе плательщика налогов. Что являлось принципиальным сходством двух инициатив, так это ориентация на оффшорное программирование и ИТ-услуги, когда льготы могут получить только организации, доля доходов при предметной ИТ-деятельности которых составляет не менее 70 %. Это не совсем понятный мне момент, но это факт – государство в своей поддержке особо выделяет аутсорсинг и, кроме того, аутсорсинг довольно значительных производственных объемов – льготы получат компании, численность сотрудников которых превышает 50 человек.

В настоящий момент не ясно, как сложится судьба брошенного проекта, поскольку придется либо менять концепцию единого налога для ИТ, либо отменять только что принятый закон о льготах по ЕСН для ИТ-компаний. Последнее не является особо абсурдным, поскольку в российской практике нередко «на ходу» изменяют или отменяют принятые, но не вступившие в силу законы.

Как видно из рассмотренных инициатив, государство стремится поддержать, в первую очередь, разработку программного обеспечения, ИТ-услуги по иностранному заказу. Принципиальной особенностью получения льгот является соблюдение ряда административных требований, направленных на доказывание того, что ИТ-компания работает именно в ИТ-сфере, а не занимается чем-либо иным.

Для льгот по ЕСН (и в проекте по единому налогу для ИТ) предусмотрен специальный институт аккредитации для организаций, однако до сих пор его содержание, механизмы реализации, требования к лицам, заинтересованным в получении соответствующего официального статуса ИТ-компании, не определены, что создает опасения о том, какие же, в действительности, административные барьеры будут придуманы государством и сколько компаний и с какими усилиями будут в состоянии их преодолеть. Схожая ситуация имеет место при получении статуса резидента ОЭЗ, когда заявитель должен представить бизнес-план (форма которого уже утверждена Министерством экономического развития и торговли РФ Приказом от 23 марта 2006 г. № 75), который затем рассматривается уполномоченными лицами на основе довольно нетривиальной процедуры.

Вопрос: насколько актуальным может быть бизнес-план, если никто не знает, как дальше конъюнктура будет меняться? Зачем вводить такие нечеткие барьеры, которые в зависимости от симпатий и прочего можно трактовать как угодно? В российских федеральных законах нет понятия «бизнес-план». Мало того, что не все захотят прийти в эти особые экономические зоны, так тем, кто все-таки захочет, надо еще придумать, как сделать так, чтобы бизнес-план понравился экспертам, которые принимают решение о том, хорош он или нет. Налицо усложненная административная процедура, которая повышает планку для бизнеса, в т.ч. для ИТ-индустрии.

По сути, законодательное закрепление идеи получения специального официального статуса или одобрения того, чем занимается компания, можно объяснить тем, что государство стремится заранее предвидеть и воспрепятствовать любым злоупотреблениям со стороны организаций, стремящихся выдать себя за участников ИТ-отрасли. Однако такие ограничения можно рассматривать и как недоверие к самой отрасли, которое приводит к тому, что эффективность последних политических и экономических начинаний может быть серьезным образом снижена.

В этой связи встает вопрос, почему не поддерживать всю отрасль, хотя бы программирование, а не только аутсорсинговые разработки, почему не рассматривается в качестве сферы поддержки специальное образование? Зачем же нужны эти барьеры-разрешения? Может быть, все-таки, объявить мораторий, как в Индии, на уплату налогов компаниям отрасли. Да, будут злоупотребления, но они есть везде, а отрасль станет значительно сильнее, что, может быть, если еще не поздно, сократит отставание от иностранных экономик в рассматриваемой сфере.

Сейчас для ИТ хотят развивать технопарки и, по инерции, ОЭЗ. Еще возникает еще один пласт вопросов, который совершенно не урегулирован. Кто строит здания, сдает их в аренду и оказывает услуги для тех резидентов ОЭЗ, которые хотят там находиться? На Западе такие субъекты называются управляющими компаниями, и, нередко, они являются основным «мотором» для обслуживаемых ее компаний – не налоги, а методология ведения бизнеса и отточенные процедуры создания условий и для управляющих компаний, и для резидентов. К тому же, эти обслуживаемые технопарки активно сотрудничают с местными органами власти: там законодательство, связанное с органами местного самоуправления, дает большие возможности муниципалитетам и в отношении налоговой политики, и в отношении выделения земли для участия в соответствующем бизнесе, и даже для участия в самом бизнесе.

Соответственно, нам нужны и решения в различных отраслях государственного управления, экономики и законодательства.

В Индии, например, закрыли глаза на любые налоговые злоупотребления и сделали две вещи: ввели мораторий на налогообложение в течение 10 лет и создали огромное количество техникумов (в наших старых терминах), где в течение 9 месяцев готовят кодеров. Вот такое простое решение. Да, можно уклоняться от налогов, неизвестно чем заниматься внутри этих особых зон, но, тем не менее, результат налицо: совершенно очевидно, что Индия за последние годы сделала колоссальный рывок вперед.

Что же такое «технопарк» в сегодняшнем российском понимании?

- В России технопарк – это просто здание, площадка, где может сидеть много арендаторов. Никакого особого законодательного статуса для технопарков в РФ нет. Но арендные затраты для ИТ-компании – это всего лишь определенная часть, не самая главная, поскольку существуют затраты на услуги, которые ей необходимы. В силу непонимания природы бизнеса и отсутствия опыта системы традиций оказания этих услуг в российских технопарках нет. Таким образом, ИТ-компании сейчас не важно, где, в каком бизнес-центре арендовать помещение: каналы связи сейчас есть почти везде, а больше обычно никто им в бизнес-центрах ничего не предлагает.

Вот, в Скандинавии есть разница между обычным бизнес-центром и технопарком: там, когда в технопарк приходит маленький коллектив программистов, им сразу же дают маркетолога, скажем, одного на всех еще с несколькими ИТ-компаниями. Если компания большая, то созданы все условия для ее обслуживания во всех сферах. Там очень гибкий подход, связанный с наработанными наборами услуг. Их качество и продуманность дают значительную экономию на затратах. Поскольку бизнес при этом развивается «на одной лестничной площадке» с наукой и образованием, то возникает уникальная социально-экономическая инновационная среда. У нас же технопарк – это пока что модное название, модное слово. Если говорить о некоторых программах, например, по созданию технопарков в ряде регионов, то оказывается, что там одним из первых пунктов программы поставлено строительство стадионов или элитного жилья. Да, пускай строят, но это освоение значительных имеющихся сейчас нефтяных денег государства, а не поддержка всей отрасли. Вопрос, на что тратить. У ИТ-компаний и так есть здания. Нет шикарных интерьеров и фасадов, но они и не относятся к предметам первой необходимости для этого бизнеса. Потратьте лучше на образование, на закупку оборудования для университетов, на закупку технологий, на защиту интеллектуальной собственности, создайте программы стимулирования патентования и обучения менеджмента и государственных чиновников. Зачем тратить миллиарды рублей на строительство новых зданий? Я бы еще понял, если бы строили новые заводы, но сейчас нередко говорят о постройке офисных зданий и ни слова о том, кто и почему туда должен въезжать.

Прокомментируйте ситуацию, которая сейчас существует в законодательстве о связи.

- В последнее время декларируется политика, направленная на дерегулирование отрасли телекоммуникаций, хотя «дерегулирование» – это, на мой взгляд, еще одно модное слово. Вопрос в том, насколько либерально государство в отношении отрасли. Уровень либерализма определяется сложностью получения лицензий, требованиями государства по соблюдению лицензионных условий, возможностями, связанными с ограничением монополистической деятельности: как одна сеть, один оператор будет присоединять другого, насколько защищен потребитель в этой связи и насколько продуманы те или иные решения. Вот, например, ввели отмену платы за входящие звонки, и считалось, что в результате будет лучше потребителю – да не будет ему лучше, никто бесплатно ничего не делать не станет.

С моей точки зрения, несмотря на те декларации, которые сделаны, не все возможности, связанные с адекватным развитием значительного количества операторов связи реализованы. Все изменения ориентированы, в первую очередь, на крупные телекоммуникационные компании. Правда, и они также существуют не в самых комфортных условиях, если сравнивать наше и иностранное законодательство.

Одновременно, несмотря на линию дерегулирования, не учитываются значительные возможности отрасли в области саморегулирования, когда операторы связи, если бы были реализованы соответствующие законодательные возможности, сами бы договаривались и определяли правила игры и условия разрешения споров. Почему-то в данном случае государство не доверяет отрасли, хотя где, как ни в сфере информационных технологий, телекома и Интернета, где государство, и тем более закон всегда будут отставать от отношений, не поручить участникам отношений договариваться самим. В США, Австралии, Европе много интересных решений на сей счет, но они у нас пока не находят своего отражения при формировании государственной политики и законодательства.

Как Вы оцениваете уровень правовой культуры российских ИТ-компаний?

- Этот уровень связан с ситуацией и положением самой отрасли экономики в стране. В последние годы было видно, что ИТ-бизнес в нашей стране развивается в непростых условиях. Сложности главным образом те, о которых мы до этого говорили - связанные с отсутствием государственной политики, сбалансированного законодательства, налоговыми рисками, с недоверием государства к бизнесу, и, соответственно, ответным недоверием, с низкой вовлеченностью бизнеса в саморегулирование, управление теми или иными отношениями.

В этой связи получается, что бизнес-риски, которые существуют везде, во всех отраслях, в ИТ-индустрии выше, поскольку вероятность того, что возникнут какие-то проблемы, связанные с правоприменением, довольно высока. С другой стороны, для ИТ-индустрии порог вхождения в бизнес сравнительно невысок: ее основной продукт, создаваемый за счет интеллектуального капитала, не требует пока что каких-то глобальных финансовых вложений. Поэтому, наблюдается интересный процесс: например, мало кто может позволить себе открыть ресторан, но если он это сделал, то выходит на определенный уровень и начинает развиваться. А организовать ИТ-компанию – веб-студию, сформировать небольшой коллектив программистов – в начале просто, но потом оказывается, что развиваться очень сложно. Возникает вопрос, какие рынки сбыта у этих компаний? Государство их не защищает и сфера применения продуктов не увеличивается. Да, есть специальное направление: гранты, федеральные целевые программы – известны компании, которые целенаправленно получают эти средства и на них что-то создают. Но это не рычаг для развития бизнеса, это дает только краткосрочный эффект и только для тех компаний, которые рассчитывают на то, чтобы быстро получить прибыль и уйти с рынка.

Для всех прочих возникают общие проблемы, связанные, в первую очередь, с рыночной ситуацией, с позицией России в рамках мировой новой экономики и, естественно, с политикой государства. К тому же, все это усложняется законодательством, которое еще и находится в процессе изменения. Получается, что, с практической точки зрения, все эти компании сейчас осознают, что правовые, налоговые, таможенные риски (если последние участвуют в экспорте-импорте ИТ-продукции), остаются факторами, которые в ближайшее время не исчезнут. Но они с этим смирились, т.е. фактически некоторые существуют не благодаря, а вопреки. Это замедляет развитие компаний: когда ты идешь слишком осторожно, тем более, в такой отрасли как ИТ, при быстро изменяющейся внешней среде, конкуренции, конъюнктуре рынка и продукции, это означает, что ты рано или поздно отстанешь. Это не продажа земли или строительство, где можно ждать долго и все равно потом купят – в ИТ, если не двигаешься быстро, ты в лучшем случае останешься на месте.

Поэтому, естественно, все эти проблемы, присущие отрасли, отражаются и на правовой культуре компаний: они понимают риски, видят, что часть правовых проблем адекватно решить нельзя, часть формально решить можно, например, вхождение в особые экономические зоны, но в силу несбалансированности идей, на которые эти нормы опираются, предлагаемые государством бизнесу решения останутся не востребованы.

С другой стороны, риски и проблемы закалили бизнес: осведомленность ИТ-компаний о законодательстве в сфере интеллектуальной собственности на порядок выше, чем в других отраслях, поскольку это их хлеб, они завязаны на эти вещи, просто вынуждены погружаться в эту проблематику. Если мы сейчас попросим руководителя любой, даже малой или средней компании, поговорить об авторских правах, я уверен, разговор будет минимум на том же уровне, что с директором издательства – лучше, чем с представителями кинотеатров, учебных заведений и еще каких-то организаций, так или иначе связанных с этой отраслью права.

В целом, по-моему, сейчас растет спрос на юридические услуги со стороны ИТ-компаний: первыми за юридическими услугами в консалтинговые и юридические фирмы стали обращаться телекоммуникационные компании и компании, занимающиеся аутсорсингом. Первых изначально интересовали корпоративные и налоговые вопросы, вторых – защита интеллектуальной собственности с учетом международной специфики отношений, т.е. те вопросы, которые либо сложно, либо невозможно решить собственными силами. За последние год-полтора в связи с ростом числа сделок по приобретению ИТ-компаний или активов этого профиля, проектов по созданию особых экономических зон, активизации международного сотрудничества, а также изменения действующего российского законодательства (в частности, обсуждение и принятие закона «О персональных данных») юридические услуги становятся более сложными и, с позиции права, межотраслевыми – растет востребованность услуг в сфере корпоративного и трудового права, таможенного права, международного налогового планирования, а также защиты информации.

Резюмируя мое затянувшееся интервью, отмечу следующее: всем очевидно, что развитие отрасли – это сложный процесс. На мой взгляд, государство и бизнес просто должны понять, чего они хотят. Я не спорю, сырьевая модель экономики – это тоже модель, она может служить сильным мотором для общества, с ее помощью также можно диктовать условия в рамках мировой политики. Возможно, имеет смысл на этом сосредоточиться. Однако, если мы берем наши возможности в интеллектуальной сфере, нашу инерцию образования и хотим извлечь из этого очевидные выгоды, то для того, чтобы заниматься поддержкой ИТ-отрасли, нужно понять, какие продукты нам нужны сейчас, а где мы никогда не сможем конкурировать, что мы можем предложить внутреннему рынку в перспективе, что - внешнему рынку, что для этого нужно развивать в других областях - образовании, науке и пр. Необходимо четко понять, какой результат мы хотим получить на выходе, и только тогда двигаться. Правда, двигаться очень быстро – иначе даже продуманное решение будет бесполезным: мы слишком долго стояли на месте и движение последних двух лет как факт – это хорошо и нужно отдать должное, что оно началось, но оно медленное и необходимого ускорения не приносит.

О компании

Юридическая фирма «Байтен Буркхардт Рехтсанвальтсгезельшафт мбХ» (Beiten Burkhardt Rechtsanwaltsgesellschaft mbH), основанная в 1990 году, возникла как структура для поддержки немецких инвестиций в разных точках мира. На сегодняшний день она является одной из крупнейших международных юридических фирм Германии, представлена в Берлине, Дюссельдорфе, Франкфурте-на-Майне, Кельне, Лейпциге, Мюнхене и Нюрнберге; ведет активную международную деятельность через свои зарубежные офисы в Брюсселе (Бельгия), Гонконге, Пекине, Шанхае (Китайская Народная Республика), Варшаве (Польша), Киеве (Украина), а также в России: московский офис открыт в 1992 году, петербургский – в 1996. В штате «Байтен Буркхардт» состоят более 300 юристов, осуществляющих юридическое и налоговое консультирование в Европе и за ее пределами.

Наумов Виктор

Родился 21 июля 1971 года в Ленинграде. В 1988 году окончил физико-математическую школу N 30, в 1993 году – Санкт-Петербургский государственный морской технический университет по специальности «инженер-электромеханик». В дальнейшем приобрел специальности математика-программиста и юриста в Санкт-Петербургском государственном университете. С сентября 2003 года по июнь 2005 года занимал должность руководителя группы по правовой защите ИС и ИТ в юридическом департаменте компании Ernst&Young. С июля 2005 года по июнь 2006 года выполнял аналогичные функции в юридической компании DLA Piper Rudnick Gray Cary. В настоящее время – партнер в юридической фирме «Байтен Буркхардт», где осуществляет руководство проектами по правовой защите интеллектуальной собственности и информационных технологий в России и странах СНГ. Кандидат юридических наук, защитился по специальности «Административное право. Финансовое право. Информационное право», диссертационная работа «Правовое регулирование распространения информации в сети Интернет». С 2004 года – доцент кафедры «Информационные системы в экономике» экономического факультета СПбГУ, преподает на юридическом и экономическом факультетах, член Экспертного совета по правовому регулированию и защите интеллектуальной собственности при Комитете по экономической политике, предпринимательству и туризму Государственной Думы РФ. Автор свыше 100 научных работ в области права и информационных технологий.